Ефим Фидря, Вадим Смирнов. Рекрутинг политических элит Латвии в 1993–2014 годах

Зарубежный опыт

Рекомендуемая ссылка на статью:
Ефим Фидря, Вадим Смирнов. Рекрутинг политических элит Латвии в 1993–2014 годах // ГОСУДАРСТВЕННАЯ СЛУЖБА,
2014, №5 (91)
.
Ефим Фидря, кандидат социологических наук, директор Социально-гуманитарного парка Балтийского федерального университета им. И. Канта (236041, Калиниград, ул. А. Невского,14). E-mail: EFidrya@kantiana.ru
Вадим Смирнов, кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института Канта Балтийского федерального университета им. И. Канта (236041, Калиниград, ул. А. Невского,14). E-mail: VSmirnov@kantiana.ru
Аннотация: В настоящей работе[1] предлагается исследование структурных изменений политических элит Латвии и каналов элитного рекрутирования в период с 1993 по 2014 годы. Выявляются качество и характер связей, возникших во время первичной и трудовой социализации политических элит, влияние диаспорального сообщества на формирование политической элиты Латвии, наличие стабильных внутренних кластеров, их природа и характерные особенности.
Ключевые слова: политические элиты; Латвия; рекрутирование.

В начале 1990-х годов постсоветская Латвия столкнулась с проблемой резкого переструктурирования политических элит, появлением новых оснований и принципов отбора в верхние эшелоны политической власти, новых каналов рекрутинга, новых подструктур, среди которых значительную роль играли этнические группы [Розенвалдс, 2012]. Анализ аналогичных процессов в ряде других Прибалтийских республик уже стал предметом нескольких академических работ [Fodor et al., 1995; Gallina, 2008; Фидря, 2013; Смирнов, 2011; Фидря, Смирнов, 2012; Смирнов, 2013], однако анализа структурной динамики политических элит Латвии пока не проводилось.

В настоящей работе предлагается исследование структурных изменений политических элит Латвии и каналов элитного рекрутирования в 1993–2014 годах. Оно позволит установить важность связей, возникших в период первичной и трудовой социализации, выявить влияние диаспорального сообщества на формирование политической элиты Латвии, установить наличие стабильных внутренних кластеров, изучить их природу и характерные особенности.

Под политическими элитами в наших работах понимаются акторы (индивидуальные или групповые), которые, благодаря преимуществу своего стратегического положения, занимаемого в крупных организациях, считаются ведущими, и способны оказывать постоянное и значительное влияние на политические результаты [Хигли, 2011. С. 35; Higley, Burton, 2006. P. 7].

Политической элитой считаются те, кто занимает, в соответствии с конституционным дизайном страны, определенные позиции во властных структурах:

  • президенты;
  • премьер-министры;
  • председатели Сейма;
  • вице-премьеры, вице-спикеры; министры (занимающие свои посты не менее одного года);
  • лидеры основных политических партий (имеющие фракции в парламенте) и депутаты, занимающие места в Сейме не менее двух сроков.

Всего в ходе нашего исследования проанализированы данные 353 латвийских политических деятелей, из которых 10 занимали пост Президента или советника Президента Латвии, 146 – имели должности в Правительстве (министры и выше), 184 – депутаты в Сейме, а еще 13 – другие должности (мэров крупных городов и членов Европарламента). Стандартизованная информация, содержащая необходимые биографические данные, взята из справочных разделов официальных сайтов Президента Республики Латвия (http://www.president.lv), Кабинета министров Республики Латвия (http://www.mk.gov.lv) и Сейма Республики Латвия (http://www.saeima.lv).

Таблица 1[2]. Объем выборки N для каждого парламентского электорального цикла

 Фидря_1_4_14

Динамика внутренней структуры политических элит Латвии

По результатам анализа трансформаций политических элит, каналов и механизмов их рекрутинга в бывших странах СССР можно выделить несколько крупных «бассейнов», среди которых: бывшая партийная номенклатура, бизнес-сообщество, интеллектуалы, региональные и зарубежные диаспоры. Ниже мы рассмотрим динамику представления этих блоков в структуре латвийских политических элит подробнее.

 «Политики морали» (деятели науки, культуры и искусства)

 В Латвии, Литве и Эстонии интеллектуалы сыграли заметную роль в политических трансформациях начала 1990-х годов. «Политики морали» (как их назвали А. Адь и Я. Василевски), находясь в статусе структурной оппозиции в политическом пространстве, выступали в роли субъекта, обладающего значительным символическим капиталом – легитимным правом производить квалифицированные суждения относительно социально-политического устройства своих стран [Agh, 1998; Wasilewski, 2001]. В то же время отмечается, что недостаток административного опыта и потеря своей структурной роли в значительной степени подорвали впоследствии право этой группы претендовать на политическую власть [Lieven, 1994]. В условиях кризиса легитимации позднесоветской системы именно «политики морали» (представители науки, культуры, образования) получили возможность воспользоваться всей полнотой доверия массовых групп, которые видели в них альтернативу неустраивавшим номенклатурным деятелям.

Доля политиков, имеющих опыт работы в сферах образования, науки, здравоохранения, культуры или искусства, в исследуемый период колебалась в пределах 39-51%, причем, если до 2006 года их представительство в структуре политических элит росло, то после 2010 года удельный вес «политиков морали» снизился.

Таблица 2. Участие «политиков морали» в структуре политических элит

Фидря_2_4_14

Элита переломного периода выполнила главную задачу – свергла старый режим. Тем самым она выступила в роли агента мобилизации ключевого на тот момент требования – демонтажа советской системы. Запросы общества, требования на «входе» политической системы менялись по мере достижения общественного равновесия, стабилизации. Однако «политики морали» продолжали предлагать «на выходе» те же решения, что и прежде – отчасти идеалистические, отчасти «баррикадные».

В этом отношении «политики морали» могут быть представлены как пример четырехфазной стэнфордской модели кризисов развития, в рамках которой каждой фазе присущ определенный набор составляющих. Фазе изменения среды и функционирования системы соответствуют «ускорители кризиса» – агенты мобилизации требований. Но в дальнейшем запрос возникает уже на тех, кто призван не ломать старую систему, а бороться за развитие новых правил игры в процессе формирования коалиций, перераспределения ресурсов, выработки политических приоритетов.

Представители диаспорального сообщества. Территориальная принадлежность

В странах Прибалтики этнические литовцы, латыши и эстонцы, вернувшиеся из западных стран (прежде всего, североамериканских), сыграли важную роль в становлении новых политических элит и государственности в целом [Кирчанов, 2007. С. 117]. Представляется целесообразным выявить структуру диаспоральных сообществ и в латвийских политических элитах, а также определить динамику их представительства.

Принадлежность к диаспоральному сообществу в данной работе определялась по месту рождения и получения образования – школьного и затем университетского (как показатель места социализации будущих участников властных структур). В качестве критерия, на основании которого относили того или иного субъекта к определенной территориальной среде первичной социализации, использовалось фактическое подтверждение рождения или обучения субъекта в школах и вузах в Риге, на территории одного из регионов Латвии, РСФСР, соседней Литвы или в одной из стран Западной Европы и Северной Америки (укрупненная группа «Запад»).

Таблица 3. Доля представителей диаспор в структуре политических элит (%)

 

Фидря_3_4_14

Как видно из таблицы, среди политического истеблишмента Латвии достаточно выходцев из США, Канады и Великобритании (представителей латвийской диаспоры). Вопрос их влияния на политические процессы в Прибалтике весьма пристально изучил экс-депутат Европарламента Дж. Кьеза, работа которого написана в острой, полемичной манере [Кьеза, 2010]. Для стран Прибалтики рекрутирование в политическую элиту выходцев из диаспоры представляло собой своего рода связь, которая соединяла бы страну с демократическим прошлым (реальным и приукрашенным) и национальной историей, «прерванной» коммунистическим режимом.

По мнению В.Тишкова, распад СССР более напоминал мятеж провинций против центральной власти, нежели политически и юридически корректную процедуру оформления их государственной независимости. Политическая легитимность данному процессу придавалась с помощью «народных» (точнее, этнонационалистических) движений, которые сформулировали «идеологию распада», подменив понятие «нация» понятием «этнос» [Тишков, Шабаев, 2011. С. 154]. Этнический фактор не отошел на периферию политической жизни [Смирнов, 2013] даже после завершения основных евроинтеграционных процедур.

Возможность значительной части русскоязычных общин Эстонии и Латвии участвовать в происходящих в республиках процессах, влиять на политическую ситуацию существенно ограничена [Розенвалдс, 2012. С. 215]. Доступ нетитульных этнических групп к политическим ресурсам, по мнению латвийских исследователей, намеренно блокируется правящими кругами. Эта сформулированная латвийскими учеными в 2005 году [Зепа, Супуле, 2005. С. 9] точка зрения уместна, как показали итоги муниципальных выборов в Латвии в июне 2013 года, и сейчас.

Из числа самих латышей, ведущие роли в политической жизни, безусловно, играли представители Риги, доля которых колебалась от одной трети (в первый цикл) до половины (в последние два цикла). Именно рижане отличались не только многочисленностью своих представителей, но и ключевыми постами, которые они занимали.

Представители советской «номенклатуры»

Богатый административный опыт оказался широко востребован на начальных этапах строительства «новых» постсоветских государств – в частности, стран Прибалтики. Представители бывшей советской «номенклатуры» играли значительные роли в первые электоральные циклы, и вполне логично, что в последующие годы их представительство уменьшается.

В Латвии, равно как в Литве и Эстонии, политические деятели, имеющие опыт карьерного продвижения в системе Компартии, в течение длительного периода «нового» времени сохраняли свое существенное присутствие в органах государственной власти. Это проиллюстрировано на примере персонального состава парламентов Латвии, Литвы и Эстонии, отраженного в таблице 4.

Таблица 4. Уровень представительства бывших членов Компартии в парламентах Латвии, Литвы и Эстонии (1990–2004 годы) [Matonyte, 2009]

 

Фидря_4_4_14

Значительная часть новой элиты как Латвии, в частности, так и трех Прибалтийских республик в целом, которая получила руководящие позиции после распада СССР, была рекрутирована из числа бывших функционеров Коммунистической партии, тем самым подтверждая тезис Дж. Хигли и М. Догана о том, что новая элита не может быть создана ex nihilo [Dogan, Higley, 1998]. До 1998 года «экс-номенклатура» составляла около 40% всех членов сетей политических элит.

Таблица 5. Доля политиков с опытом работы в советских органах власти

 

Фидря_5_4_14

Значительная часть этих политиков сохранила свои места и роли в 1998–2002 годы, однако, начиная с 2002 года, из обоймы ключевых политических игроков выпали – на время или насовсем – некоторые из важных фигур.

В последние два цикла некоторые из министров перешли на депутатские посты, а в кабинете министров остались только А. Штокенбергс (министр юстиции) и Г.В. Кристовскис (министр иностранных дел). В то же время отметим занятие президентского поста А. Берзиньшем, до того бывшего депутатом Сейма.

Представители бизнес-сообщества

Если в Литве представители бизнес-сообщества набирали вес в политической сети [Фидря, Смирнов, 2012; Смирнов, 2013], а в Польше их представительство снижалось [Фидря, 2013], в Латвии политики с бизнес-опытом удерживают достаточно стабильную долю (30–43%) на протяжении всего исследуемого периода.

Таблица 6. Доля политиков с опытом работы в бизнесе

 

Фидря_6_4_14

Начиная с 2000-х годов, большинство выходцев из деловых кругов стали занимать посты в профильных министерствах, либо заседать в Сейме. К концу исследуемого периода большинство представителей бизнес-кругов либо заседали в Сейме, решая задачи продвижения интересов определенных экономических и политических сил, либо занимали профильные министерские посты.

Чаще всего политики, имеющие бизнес-бэкграунд, являются представителями банковской сферы (35%), консалтинга (16%), транспортного сектора (8%), сельского хозяйства (8%), телекоммуникационной отрасли (8%) и сектора операций с недвижимым имуществом, аренды и предоставления услуг (8%). Большинство политиков, обладающих бизнес-опытом, работают в министерстве финансов (31%) и министерстве экономики (14%).

После выхода Латвии из состава Советского Союза можно выделить две основные группы влияния – так называемый «Клуб 21» и «Валмиерская группировка». К настоящему моменту можно говорить о том, что рычаги влияния отчасти сохранили лишь «осколки» так называемой «Валмиерской группировки», в целом сохранились возможности для влияния у «большой тройки» Лембергса, Шлесерса и Шкеле, однако появились и новые центры влияния, прежняя структура центров силы усложнилась: на место двух – трех главных группировок приходит все больше мелких, размывающих общую картину распределения влияния.

Выводы

Рассматривая трансформацию основных каналов вертикальной мобильности в постсоветской Латвии, можно указать на несколько выявленных тенденций в рамках анализируемого периода:

  1. Сохраняется высокий удельный вес выходцев из интеллектуального сообщества (деятели науки, культуры и искусства, выходцы из СМИ) в органах государственной власти Латвии. Причем зачастую в сферу политического они привносят специфические практики внутриэлитного взаимодействия, что приводит к повышению градуса медийности, откровенно популистскому поведению и карнавализации политического процесса в стране. В результате политическая повестка, несмотря на формальное присоединение страны к основным евроинтеграционным институтам, не смещается в сторону ординарной, традиционной, а кристаллизуется на базе посткоммунистического раскола, присущего, казалось бы, первоначальному этапу трансформации.
  2. В составе сетей политических элит значительный сегмент занимает количество субъектов, обладающих предпринимательским опытом. Это приводит к усилению неформальных лоббистских практик в рамках политического процесса (политическую повестку задают конкретные бизнес-группировки, что привело к известной в Латвии войне с олигархами, результатом которой стал глубокий политический кризис 2011 года). С другой стороны, есть риск вытеснения из политического процесса ценностной составляющей, ее замены на сухой прагматический расчет. При определенных условиях может это иметь свои плюсы – например, снизить уровень идеологизации, «истеризации» отношений, например, с Россией как крупнейшим бизнес-партнером, переориентируя двусторонние контакты на обоюдную выгоду.
  3. Выходцы из стран Западной Европы и США в Латвии составляют очень малую долю политической элиты. Однако тот факт, что выходцы из диаспорального сообщества оказывались в Латвии на ключевых постах (в том числе – президента), не позволяет пренебречь значением этой структурной группы. Количественное их присутствие мало, но качественное влияние существенно.

Рижская диаспора играла ведущую роль в сетевой структуре политической истории Латвии на протяжении всего постсоветского периода. Именно рижане, в основном выпускники Латвийского университета, составляли ядро политических элит страны, являясь не только самой многочисленной группой, но и занимая все ключевые посты (президента, премьер-министра и спикера Сейма). Прочие латвийские территориальные диаспоры были представлены в структуре политических элит неравномерно.

  1. Выходцы из номенклатуры в Латвии в течение всех исследованных электоральных циклов демонстрируют политическое долгожительство. Хотя доля представителей бывшей советской «номенклатуры» постепенно снизилась за исследуемый период втрое, богатый опыт старых административных кадров востребован и сейчас. Учитывая то, сколь активно на элитном уровне в Прибалтике порицалось карьерное продвижение политиков в советское время, это следует расценивать скорее как высокий уровень адаптивности, присущий аппаратчикам, нежели как свидетельство закупорки каналов вертикальной мобильности. Фактор наследия прошлого, раскол на антикоммунистов / посткоммунистов сохраняется в политической жизни Латвии, постепенно трансформируясь в раскол по поводу влияния России, что особенно ярко проявилось в так называемый послекрымский период.

 

Литература

Agh A. The Politics of Central Europe. London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage Publications. 1998. 244 p.

Dogan М., Higley J. Elites, Crises, and the Origins of Regimes. Rowman and Littlefield Publishers. Boulder CO. 1998. 264 p.

Fodor E., Wnuk-Lipinski E. and Yershova N. The New Political and Cultural Elite // Theory and Society. 1995. Vol. 24. No. 5. 783-800 pp.

Gallina N. Political Elites in East Central Europe: Paving the Way for «Negative Europeanisation»? Budrich UniPress Ltd. 2008.

Higley J., Burton M. Elite Foundations of Liberal Democracy. Boulder: Rowman & Littlefield. 2006. 227 p.

Lieven A. The Baltic Revolution: Estonia, Latvia, Lithuania and the Path to Independence. New Haven, London: Yale University Press, 1994, 504 p.

Matonyte I. Ex-nomenklatura and Ex-dissidents in the Post-communist Parliaments of Estonia, Latvia, Lithuania and Poland // Viesoji politika ir administravimas. 2009. N 29. 28-39 pp.

Зепа Б., Супуле И. Латвийская субмарина // Эксперт Северо-Запад. 2005. 12–18 сент. № 34 (239).

Кирчанов М.В. Латвия и страны Балтии: проблемы дипломатической и политической истории. Воронеж: Воронежский государственный  университет. Факультет международных отношений. 2007. 153 с.

Кьеза Дж. Латвийский кандидат или Неизвестные приключения негражданина в Европе. М.: Трибуна. 2010.

Розенвалдс Ю. Проблема «(де)герметизации» политической элиты Латвии и Эстонии: перспективы русскоязычного меньшинства // Сравнительная политика. 2012. № 3 (9). С. 149–161.

Смирнов В.А. Формирование политической элиты Литвы на рубеже 1980–1990-х годов: роль «политиков морали» // Балтийский регион. 2011. № 4. С. 18–31.

Смирнов В.А. Рекрутирование политических элит в Прибалтике: роль этнического фактора // Балтийский регион. 2013. № 4 (18). С. 146-159.

Тишков В.А., Шабаев Ю.П. Этнополитология: политические функции этничности. М.: Издательство Московского университета. 2011. С. 154.

Фидря Е.С. Трансформация сетей политических элит Республики Польша в период 1993–2013 гг. // Власть. 2013. № 9. С. 64–68.

Фидря Е.С., Смирнов В.А. Трансформация сетей политических элит Литовской республики в постсоветский период (1992–2012 гг.) // ПолитЭКС. 2012. № 3. С. 76–98.

Хигли Дж. Элиты, вне-элитные группы и пределы политики: теоретический ракурс // Элиты и общество в сравнительном измерении / под ред. О.В. Гаман-Голутвиной. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 2011. 431 с.


[1] Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта № 13-03-00415а «Формирование парламентской элиты стран Балтии после 1990 г.: ключевые факторы и акторы».

[2] Здесь и далее – авторские расчеты, если не указано иное.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *